— Выслушайте меня! — Он старательно говорил прямо в камеру. — Я могу всё прекратить. Послушайте! Как давно умер Ра, вы, недотёпы? Как же я могу вам помочь, если вы ничего мне не рассказываете? Приведите мне Эза. Хотите править сами — пожалуйста, будьте республикой, будьте чем хотите, мне плевать. Какая разница? Но если вы вообще хотите быть, если хотите, чтобы Послоград уцелел, тогда, Бога ради, выпустите меня отсюда. Я могу всё прекратить. Вы должны привести ко мне Эза.

Лесть и неистовство мы слышали и раньше, но тут было кое-что новое.

Наши границы непрестанно атаковали оратеи и их враги ариекаи. И вот МагДа, Брен, лучшие из нашего комитета и я отправились к Уайату, вступив, как нам казалось, в последний этап кампании по защите.

В тюрьме Послограда ещё служили несколько надзирателей, частью из чувства долга, частью потому, что им просто некуда было деться. Уайат отказывался сообщить нам что-нибудь до тех пор, пока мы не отведём его — под стражей — к Эзу. Половину посла мы нашли в его камере, в грязной арестантской робе.

— Что вы себе думали? — бормотал Уайат. Говорил он с нами, а смотрел на Эза. — Как всё, по-вашему, работало? — Он кивнул и добавил: — Здравствуй, Ависа.

— Уайат, — ответила я. Я не знала, почему он выделил именно меня.

— Чтобы два незнакомца, пусть даже два друга, взяли и ни с того ни с сего набрали такой высокий балл по тесту эмпатии Штадта? Христос Удалённый, вы что, глупые, что ли? — Он затряс головой и вскинул, извиняясь, руки — он не хотел ссоры. — Слушайте. Это не просто так случилось: это было подстроено. Понятно? — Он показал на Эза. — Просканируйте башку этого ублюдка.

Он намекал на то, что его новость способна принести перемены, дать нам хотя бы иллюзию надежды. Если это так, то Эз и сам наверняка это знал, но и пальцем не пошевелил. Профукал не только нашу надежду, но и свою собственную.

— Просканируйте её, — сказал Уайат. — И увидите. Она искусственная. — Сделано в Бремене. — Мои только глаза, — добавил Уайат. — В моём информпространстве, если вы его, конечно, не уничтожили, до сих пор хранятся приказы. «Эз». Агент Джоэль Руковси. Пароли я вам дам.

Руковси обладал некоторыми способностями, предрасположенностью к установлению связей на ментальном уровне, недоступной большинству людей: но она была расплывчатой, не сфокусированной. У него не было брата-близнеца: он не заводил близких друзей, с которыми у него могла возникнуть интуитивная связь. В языке не было слова, точно обозначавшего его дар, и его ошибочно назвали эмпатией. Однако дело было не в том, что он чувствовал себя не таким, как другие: его способности находили себе применение в гадких салонных трюках.

Раньше он был следователем. Виртуозным — знал, когда подследственный расколется, на что давить, что обещать, лжёт он или нет и как заставить его говорить правду. Его завербовали в молодости и отточили его странный дар упражнениями, обучили методикам концентрации и насильственного вмешательства. Он стал другим.

В нашей группе кто-то зашептался, перебивая Уайата. Щелчком пальцев я заставила их замолчать.

— Что? — сказала я. И махнула рукой Уайату, мол, продолжай. — Его превратили… в кого? В телепата? — Эз, понурив голову, сидел в стороне, куда не долетал наш разговор. Мне захотелось, чтобы стражники его ударили.

— Нет, конечно, — сказал Уайат. — Телепатия невозможна. Но, правильно подобрав лекарства, вживив приёмники и имплантаты, можно настроить мозги на одну фазу. Этого достаточно. Для сверхчувствительного типа вроде него… — Я ухмыльнулась, а Уайат умолк. — Ты знаешь, о чём я. Таких, как он, немного, но если найти похожего, поработать с ним и потренировать его с кем-то ещё, подключив нужное программное обеспечение… — Он постучал себя по виску. — Наш «Эз» может научиться читать, как кто-то другой. — Он изобразил ладонью волну. — Выход тот же. Это связано с линк-технологией, но не только, действует на мозги обоих, но только если один из них… Ну, скажем в кавычках, чувствительный.

— Сначала их думали использовать совсем с другой целью, как прикрытие для чтецов разведывательного отдела, чтобы убрать агентов из-за сканеров — мимические микроволны и прочее. Но потом передумали. Вы знаете, — медленно продолжал он, — что они даже пытались вырастить собственных двойников? Там, в Чаро-Сити? Когда появилась колония. — Он потряс головой. — Не вышло. Говорят, в это вложили годы работы, без единого ариекая, чтобы слушать и копировать звуки, без ясного представления о Послограде — миабы тогда были реже, чем сейчас, — и получили… пары людей, непригодных в Бремене. — Пальцами он показал пары. — Да и в других местах тоже. Ненадёжных.

— Но тут возник Руковси. Тогда и подумали, может, он — решение старой проблемы.

Тайна того, что именно ариекаи различали в голосах наших послов, осталась нераскрытой: Чаро-Сити подтвердил только то, что со всеми имплантатами, приращениями, химикалиями и сотнями часов тренировок Джоэль Руковси и его напарник, лингвист Колей Рен, кодовое имя Ра, сумели набрать невероятно высокий балл в тесте Штадта.

Никто не знал, будет ли это звучать как Язык для ариекаев — но других тестов, кроме Штадта, не было, а судя по нему, агенты выдержали экзамен. Если бы эксперимент не удался, если бы он провалился так, как могли предположить его заказчики, если бы ЭзРа заговорили и получили вежливое непонимание в ответ, то никто ничего не потерял бы. Просто два профессиональных агента провели бы долгую и скучную командировку в ожидании следующего корабля домой. Но что, если бы они преуспели?

— Вы ведь сами не дураки, — сказал Уайат. — Так почему же вы нас за них держите? Думаете, мы не замечали, как вы нас провоцируете, устраиваете ложные собрания, скрываете истинную повестку дня, проявляете непослушание, утаиваете налоги, мошенничаете с биомашинами, оставляя себе, что получше, а нам отправляя остатки, да и те слушаются только вас, послоградцев? Думаете, всё было шито-крыто? Да ради бога, мы уже сотни тысяч часов знаем, что вы нацелились на независимость.

Молчание, наступившее вслед за этим, ещё совсем недавно значило бы объявление войны. Но теперь это было просто молчание. А его слова казались не откровением, но простой невежливостью. Уайат потёр глаза.

— Это же история, — сказал он. — Подростковый период. Через него проходят все колонии. Вот и вы к нему подошли, точно в назначенное время, хоть часы сверяй. Это моя пятая командировка. Сначала Чао-Полис, потом Дракози, потом Берит-Блю. Вам это о чём-нибудь говорит? Бог ты мой, люди, да вы что, новостей не читаете, что ли? Или вы не загружаете данные, которые приходят в миабах? Я же специалист. Меня посылают туда, где в колониях назревает война.

— И ты предотвращаешь отделение, — сказал Брен.

— Вот уж нет, — ответил Уайат. — Ты, может, и таинственный старик для своих, но я-то прилетел снаружи, и вижу твоё невежество насквозь. Берит-Блю отделился, причём после малюсенькой войны. — Он поднял руку и едва заметно развёл большой и указательный пальцы, показывая её размеры. — Самоопределение Дракози было исключительно мирным. Чао-Полис как раз сейчас разрабатывает вместе с нами план региональной автономии. Думаешь, мы такие грубые, да, Брен? Они свободны… и они наши. — Он умолк, давая информации перевариться.

— Но бывают исключения. Вы слишком далеко от Бремена, до вас трудно дотянуться, вами трудно управлять. И вы не готовы. Вам рано было получать независимость. А всё из-за Языка: он сбил вас с толку. Вы считаете себя аристократами. Точнее, считали. И думали, что колония — ваше поместье. В некотором роде так и было: в отличие от всякой другой аристократии, которую я когда-либо видел, вы действительно незаменимы. Были. Вот почему вы всегда выбирали своих преемников сами. Поздравляю: вы изобрели наследственную власть.

— Но все вы, каждый посол и каждый визирь, каждый служитель в Послограде — наёмный работник Бремена. «Послы»: понимаете? Кто вас, по-вашему, послал? Мы нанимаем, но мы же и увольняем. И за нами право смещать.